Публикация по материалам газеты "Во славу Родины" от 11-го апреля 1985 года

Данная статья является отрывком из еще не опубликованной автобиографической книги А. Шмелева "Реквием 9 пульбату" о тех, кому выпала судьба нести службу на западных рубежах страны. Автор книги служил курсантом в учебной роте 9-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона, который располагался в зоне строительства Сапоцкинского участка Гродненского укрепрайона.
Василий Бордов.

"Неприступные доты"
На границе, под Сапоцкином, послышалась стрельба. Со значением переглянулись бойцы,. Но хотелось, чтобы эта плотная нарастающая дуэль была не тем, о чем с тревогой думали они, а тактическим учением наших войск. В воздухе хищной птицей распластался разведчик с крестом, как и те, что облетали не раз 68-й укрепрайон. Но вот от тяжелых взрывов загудела земля.
-- и вовсе ничерташеньки не схоже с учением, -- сказал сержант Глазов. Лейтенант Владимир Пилькевич молча прислушался. Минуты тревожного ожидания овладели всеми. Вдруг в прицелах замаячили незнакомцы в мундирах змеиного цвета. Они шли парами, группами, шли так, будто у себя дома, неспешно, без опаски, с засученными рукавами, опустив стволы автоматов вниз.
А с КП по-прежнему ни звука. Надо ли быть большим провидцем, чтобы понять состояние Владимира Антоновича в эти минуты. Он стоял перед дилеммой: переходить Рубикон или воздержаться. Любое его решение в эти минуты могло стоить ему головы. А вдруг это не настоящая война, а всего лишь стремление немцев развязать конфликт для того, чтобы потом, провоцируя, обвинить Советский Союз.
В то же время позволить беспрепятственно приблизиться и напасть на огневую точку уже нельзя. Секунды, когда он решал, чему быть, показались вечностью. Курсанты понимали и верили ему, поэтому не чувствовали ни страха, ни растерянности, они учились у него собранности и мужеству.
Не покидавший своего места Александр Данилин напряженно следил за немцами, шедшими в секторе его амбразуры, освещенной восходящими лучами солнца, и чувствовал злую дрожь во всем теле. Вопрошающе и не дыша покосились глаза на Пилькевича.
-- Уничтожить, -- почти не раскрывая рта, приказал он.
До автоматизма натренированные пальцы Александра выполнили привычные движения, и стервятники взяты в прицел. "Максим" заговорил раскатисто и грозно.
-- Шурик, спускай с них стружку, лупи их, нахалов, чтоб неповадно было! -- в такт "максиму" выкрикивал Петька Неумытов.
Подкошенные длинной очередью немцы падали в разных положениях на траву и камни. Оставшиеся в живых все же ползли к доту, но их сразу же стало меньше. Понеся большие потери, немцы отступили, но, откатываясь, напоролись на кинжальный огонь соседней амбразуры 38-го дота. Это укрепило веру в смотровую связь соседних амбразур 38-го и 59-го дотов, которая должна будет обеспечивать взаимную поддержку огнем на случай новой атаки неприятеля. Значит, Грищенко смотрит в оба глаза, и это, конечно, радовало...
Было за полдень. Жарко палило солнце. В доте было попрохладнее. Но давала о себе знать жажда, а сходить с флягами к ручью все-таки опасно -- рядом где-то немцы. С ужина прошло 18-20 часов, но есть не хотелось.
Связаться с ротным КП, находившимся по-прежнему в 38-м доте, не удавалось с самого начала. Пилькевичу не давали покоя два вопроса: есть ли реальная надежда на пополнение боеприпасов, которые с каждой атакой немцев катастрофически таяли, и сколько надобно продержаться еще, пока дойдет подкрепление. На эти вопросы могли дать ответ только зам. комбата Милюков и командир роты Кабылгин, находившийся там.
Каждый думал об одном и том же -- где наши войска, когда же придут они и вышвырнут вон оккупантов, но сказать об этом вслух боялся даже своему товарищу, не желая показать этим свою слабость. Ведь бойцы не должны покинуть доты без приказа и не покинуть их, пока живы. Но снаряды и патроны все не подвозились. Если бы их было вволю… Лейтенант подбадривал, уверял, что боеприпасы будут, и что мы и без подмоги еще покажем фашистам, "почем фунт лиха".
Коменданту гарнизона № 59 доложили о появлении тяжелого орудия левее ориентира №1 третьего сектора. Пилькевич прилип к прицелу и тут же: "Уничтожить орудие и расчет". Для этого понадобилось лучшему наводчику роты Василию Кузьминых всего лишь несколько минут, и опасность ликвидирована. И снова захлебнулась атака. А где-то там, в стороне Сопоцкина, длинными очередями поливал пришельцев безотказный "максим".
В короткие минуты отдыха бойцы взглянули друг на друга и удивились: за неполный день беспрерывного боя они будто повзрослели, на лица легла тень озабоченности и тревоги за судьбу святая святых -- свою Родину.
Окаменевшая маска Абрамова неузнаваема. Он уже не вчерашний балагур и весельчак, а боец, готовый на подвиги и тяжкие испытания. Переменился и сержант Глазов, его постоянно лукавые с мерцающей смешинкой глаза сделались непривычно серьезными и даже злыми. И не от того, что откладывается поездка на родину и встреча с близкими, а потому, что уровцы единоборствуют с лютым врагом пока одни. Петр Шапошников успевал быть там, где более всего был нужен, но чаще был у прицела в своем первом каземате.
Точность распоряжений лейтенанта, его хладнокровие и умение быть самим собой в нелегкой обстановке успокаивали ребят, вселяли уверенность, делали их твердыми и крепкими.
Солнце подплывало к горизонту, а с ним и день, полный неясностей, тревог и ожиданий, тоже клонился к концу. Надеялись, что с наступлением ночи немцы угомонятся, а с зорькой явятся наши.
Вдруг, словно дразня, к одинокому домику начали подъезжать легковые автомобили. Немцы, конечно, знали, что 59-й дот жив и активен, но с наступлением сумерек, видимо, подумали -- опасность минует. Вскоре из трубы домика заструился дымок. И бойцы, с ужина ничего не евшие, с негодованием решили, что воронье слетается на ужин и не где-нибудь, а на нашей земле.
Боясь упустить удобный случай, Шапошников обратился к лейтенанту с просьбой незамедлительно дать жару. Не отрываясь от прицела, тот приказал повременить до тех пор, пока немцы не увязнут как следует во французском коньяке. Это принесет полный успех при наименьшем расходовании огневых средств. Время тянулось мучительно долго, боялись: вот-вот стемнеет и тогда не увидят того, что произойдет, своими глазами. "А теперь пора", -- сказал лейтенант. И Алексей ахнул из сорокапятки.
Из дверей и окон загоревшегося дома начали выскакивать немцы, по-скоромошьи ползли к кустам. Следующий снаряд угодил в сборище машин. Куски покореженного метала, колеса, лохмотья одежды взвихрило в воздух. Уцелевшие офицеры, а это были, несомненно, они, по-ужиному извивались по траве, ползли к зарослям. И тогда, отсекая их от укрытия, заговорили пулеметы двух амбразур сразу.
И хотя боеприпасов значительно поубавилось и их пополнение все затягивалось, гарнизон испытывал чувство глубокой радости от того, что не позволил осквернить землю чужим людям.
В дверь постучал боец в форме пограничника. Его левая рука, обмотанная тряпкой, висела на ремне, в правой -- РПД. Сказал, что он с соседней заставы. Погибли все в неравном бою, ему пришлось уходить, ища своих, лесом. На вопрос лейтенанта, есть ли наши в лесу, покачал головой. Пилькевич задумался. Собрались на совет. От имени Родины комендант объявил всему гарнизону благодарность за проявленную стойкость и мужество и без обиняков спросил, что думают курсанты, находясь в данной обстановке. По форме ответы были самые разные, а смысл един: бить немцев, пока не подоспеют наши. В том, что они вот-вот явятся и разнесут оккупантов вдрызг, никто не сомневался. Другого ответа от своих воспитанников лейтенант Пилькевич и не ждал.
Во второй половине следующего дня в третий раз уже Афанасьев идет в 38-й, а затем, чтобы переправить раненых, в 59-й. С ним Иван Суханов, Владимир Досковский и Барат Резаев. Вот там-то, глядя на Ивана Грачева и сержанта Захарова, у них еще более окрепло желание драться беспощадно, с большим ожесточением. Окровавленный и с заплывшими глазами, сильно морщась от боли, Иван подкатывал найденный снаряд к неисправной пушке, чтобы сержант Захаров ослал его по врагу. Они видели, с каким напряжением эти два мужественных человека закладывали снаряд в казенник, видели, как Захаров взял здоровой левой рукой (на правой оторваны пальцы) молоток, лежавший рядом для этой цели, и резко стукнул по капселю. На вопрос: "Как себя чувствуешь, Иван?" Грачев, еле переводя дух, ответил: "Жить вроде бы можно, да вот только "гостинцы" для немцев все кончились".